«Реквием»…Скорбная мелодия строгих линий и прозрачных акварельных тонов. На фоне парка и величественного дворца приостановилась на каменных плитах группа женщин в длинных светлых нарядах. Приостановилась и раздвинулась — и посредине осталась одинокая, отделившаяся от всех фигурка дамы в самом светлом, как бы просиявшем платье.
Вглядевшись, легко узнать в нем платье, в котором Мусатов всегда изображал умершую теперь Надежду Юрьевну, своего давнего друга. Только теперь, по замечанию ее мужа, этот наряд «странно изменен и зацвел розами. Беспомощно повисла ее правя рука, в левой хранится таинственный альбом…».
Надежда Юрьевна писала стихи, о чем знали только близкие люди и Мусатов часто изображал ее с книжкой в руках.
Красивое лицо Надежды Юрьевны, обрамленное темными, скульптурно-тяжелыми локонами, опущено и глаза закрыты: она совсем отъединилась от этого мира. но чувствует и знает все, что происходит вокруг. Торжественно-сияющий облик ее слит в одну гармонию с мощным, как бы «органным» звучанием идущей ввысь дворцовой архитектуры. Слева и справа среди дам еще два образа Надежды Юрьевны.
Это не «двойники» — это ее земные, живые изображения в разных душевных состояниях и в разном возрасте.
Крайняя слева, она глядит прямо перед собой наивно-доверчивым взором юной девушки, и тот же наряд переливается на ней простой и естественной его расцветкой. В группе справа она стоит второй — как бы выросшая и похудевшая, со следами пережитых страданий, но все еще доверчиво шепчущая что-то молодой даме, слушающей ее с затаенно-недобрым любопытством. Изысканно-гармоничное построение композиции оказывается пронизано «токами» человеческих чувств, тончайшим психологическим рисунком.
Две живые ипостаси образа Надежды Юрьевны, как два луча, собираются и вспыхивают белым сиянием в центральной, обобщенной фигуре. А вокруг почти все, за исключением единственной высокой женщины, в которой узнаются черты жены Мусатова Елены Владимировны, глядящей на Надежду Юрьевну с нежной заботой, — все вокруг откровенно враждебны…Так было и в жизни этой прекрасной женщины. Но она, как написал Мусатов в письме к ее мужу, в моей картине всех простила — ведь она была необыкновенной женщиной, далекой от обыденной пошлости недругов…
Сам Станюкович так оценил полотно, посвященное его жене:»Реквием» — одно из чудес, одна из вершин искусства». Надо сказать, что полотно стало последним «прости» не только своему другу, но и жизни самого художника — последние мазки он положил в момент своей смерти.
(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)