Ян ван Эйк нарисовал приехавшего к бургундскому двору в качестве папского легата кардинала Никколо Альбергати в 1431 году. Ян ван Эйк тщательно переносил на бумагу черты лица, по нескольку раз возвращался к линиям, не удовлетворявшим его, отметил в надписи цвет глаз и другие необходимые для живописной работы подробности.
Все это объяснимо подготовительным, черновым назначением рисунка. Однако замечательно, что мастер не делает никаких попыток выявить характер. Более того, живописец не стремится определить образ человека. В отличие от итальянцев Ян ван Эйк не старается решительными штрихами как бы вырубить фигуру из пространства, наделить ее самостоятельной активностью.
Здесь очевидна параллель Гентскому алтарю; в фигурах Адама и Евы анатомия, конструкция тела передавались достаточно приблизительно, тогда как поверхность кожи — с редкой наблюдательностью. Внимание ван Эйка привлекает не скульптурная масса головы, а мягкая податливость старческой кожи, а если говорить о трактовке личности — то не способность человека к действию, а его индивидуальная мимика.
Самая мысль использовать модель в качестве лишь сырого материала для художественного обобщения испугала бы его своей еретичностью. Исполненный несколько позже художником живописный портрет Альбергати черствее, жестче, энергичнее. И здесь не столько разница подготовительного наброска и окончательной работы, сколько иной подход к задачам портретирования и иное представление о человеке.
Можно уже говорить об образе изображенного Никколо Альбергати.
Исчез преувеличенный интерес к передаче «натуральности» старческой кожи. Если в рисунке Никколо Альбергати наиболее художественно активной деталью художника был рот, то здесь внимание акцентировано на глазах Никколо Альбергати. Создается впечатление, что художник ищет еще не ясные и для него самого, но уже ощущаемые им внутренние свойства человека, которые не могут быть раскрыты путем одного лишь благоговейного воспроизведения живой натуры.
(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)